Джина Лоллобриджида

Lollo - BELLA ITALIA!

В те относительно недавние времена, когда компании по производству красок для волос еще не озабо­тились извлечением сверхприбыли и ничего не подо­зревавшим джентльменам рекламщики по всему миру не бросились внушать, что они, оказывается, предпочитают блондинок, - в эти благословенные времена и звезды сияли ярче, единственнее, а не раз­метывались по небу еле видимой космической пылью.

В фильме "Хлеб, любовь и фантазия". 1953 год.

Даже те из них, которые делали себе «плати­новые» головки, оставались внутри настоящим огнем, а снаружи - жгучими роковыми красавицами с озорным и дразнящим взглядом. А уж когда не изменяли своей природе, а наоборот, считали ее единственно привлекательной - все вокруг них пла­вилось, как от раскаленной жаровни. Лучший при­мер - Лоллобриджида, жаркий уголек с глазами, которые, как писал Маяковский о своей возлюблен­ной Лиле, «круглые да карие, горячие до гари».

Лолло - это прежде всего типаж, но такой типаж, который стал индивидуальностью, настолько ярко она его выражала. Большой друг актрисы, итальянский писатель Альберто Моравиа заметил об инди­видуальности Джины: «Я даже думаю, что она тебе не принадлежит. И речь не идет о внешних особен­ностях актрисы и кинозвезды. Ведь ты, в конечном счете, только хранительница этой индивидуально­сти, а настоящий владелец - наше, итальянское, кол­лективное подсознание. Успех некоторых актрис свя­зан не просто с их красотой, а с тем, что они являют­ся воплощением определенного типа. Например, французский тип - это Брижит Бардо, а итальян­ский - ты».

...Родилась она в самом сердце Италии - недалеко от Рима, среди Сабинских гор, где некогда, по преда­нию, римляне похитили сабинянок, а много позднее святой Бенедикт основал первые монастыри. В Субиа-ко, родном городе Джины, совершил одно из своих чудес святой Франциск Ассизский: он превратил уви­денные им в монастырском саду тернии в розы, и розовый сад существует там до сих пор.

То есть место, где появилась на свет девочка, несло в себе массу смыслов, и земных - сабинские красавицы - и небесных. Удивительным образом и в самой Лоллобриджиде сочетаются чувственность и некая отстра­ненность, словно она на себя чуть свысока смотрит.

Фотографией Джина увлекалась в 70-годах. "Лоллобриджиде надоело быть снимаемой",- строчка из стихотворения Андрея Вознесенского. Она встала по другую сторону камеры, в ее случае - фотографической, чтобы самой взглянуть на мир. Итогом этих наблюдений стал альбом "Моя Италия", о котором критики отзывались так: "Она вполне могла бы прославиться и без кинокамеры, выпустив за всю жизнь лишь этот альбом".

Недаром девочкой она вовсе не стремилась привле­кать к себе внимание и отличалась тихим нравом, тем более что отец плотник, человек серьезный и патриар­хально настроенный, воспитывал четырех своих дочерей в строгости, даже брюки не разрешал им носить. Однажды вытащил юную Джину за ухо из кинотеатра, где, видимо, показывали слишком фри­вольную картину, но дочь вывернулась из крепкой длани родителя и убежала.

Во время войны семья, оставшись после очередной бомбежки без крыши над головой, переехала в Рим, на окраину. Их послевоенное существование не отличалось от такового прочих итальянских семейств: вся страна по окончании Второй мировой дырявым баш­маком минестру хлебала.

И в Риме дивным образом сочетались имперское величие и лирическая бед­ность, что бесконечно эксплуатировали в своих филь­мах неореалисты, показывая, обобщенно говоря, на фоне Колизея веревку с бельишком.

Француз Жан-Люк Годар признался: "Не дай мне бог встретиться с такой красотой, как у Джины. Ее же не возможно организовать! Она заполняет собой все пространство и съедает режиссера вместе с его замыслом. Катрин Денев еще удается пережить, но Джину! Нет, хорошо, что я с ней не связывался!"

Тогда вся страна искала выхода из тупика, в который совсем недавно въехала, и новое итальянское кино интуитивно сдела­ло ставку на жизнь простого человека, поднятую до эпических высот: а вот мы покажем, как симпатичен, смел и удачлив он может быть, как он достоин любви и всех земных благ, и тогда он сам в это поверит.

Типаж Джины здесь пришелся ко двору, хотя она сама об этом не ведала: сестры бегали на съемки в «Чине-читта», участвуя там в массовках, а она прилежно учи­лась в Академии изобразительного искусства, подра­батывала тем, что рисовала на улицах портреты всех желающих, и училась вокалу. Актерское ремесло ее привлекало только в виде театра, но ведь театр того времени был совсем не тем, что кино, то есть искус­ством камерным, для ограниченного числа людей. К тому же повседневная итальянская жизнь сильно театрализована, и не такое уж диво, что кто-то выно­сит это на любительские подмостки.

А вот кино - дело другое, оно обращалось к массам, и ему, как оказалось, нужны были такие герои, которых зритель и сразу же принял бы, и все-таки смо­трел на них с придыханием: одна из нас - но какова!

Поэтому девушку буквально за руку ввели в те эмпи­рии, откуда отец тщетно пытался вытащить ее за ухо. Сначала, правда, пойманная фотографом буквально на улице, она снималась для одного из тех фоторома-нов, что были тогда популярны, а потом, уступив уговорам своего друга-журналиста, участвовала в конкурсе красоты «Мисс Италия».

И хотя заняла только третье место, этого было достаточно, чтобы на нее обратили внимание режиссеры. Роли понача­лу были, естественно, маленькими, но это только вначале. Тогда она из Луиджины Лоллобриджиды -о, эти длинные, витиевато-звучные сочетания имени с фамилией, столь распространенные на итальян­ском юге! - стала Джиной.

Как говорят в Италии о Лолло: "Господь отмерил ей не только много красоты, но и оптимизма".

Фамилию оставила в неприкосновенности - таким добром не разбрасы­ваются: произносить эти звуки, когда язык звенит во рту колокольчиком, доставляет настоящее физиче­ское наслаждение. Европейский кинематограф вовсю использовал образ прелестной простолюдинки, создававшийся Джиной из картины в картину - Аделина, Озорница, Эсмеральда. На нее обратил взор и Голливуд, имевший на такой типаж свои виды: там заряжали целую обойму лент, где человеческая история, смешанная с любовью, воплощалась с тяжелым, истинно голливудским великолепием.

Покровительствовал Джине сам Говард Хьюз, личность в Америке легендарная - инженер, авиатор, режиссер и продюсер: увидев ее лицо на обложках журналов, он позвал Джину за океан. Хьюз заявил европейской актрисе, что он единственный, кто сможет сотворить из нее звезду. «Но я достигну своего без Голливуда», - ответила строптивая иностранка и, в конце концов, покинула Новый Свет. Однако потом все-таки вернулась в Америку и сыграла там в знаменитой картине «Соломон и царица Савская», но опять надолго на другом континенте не задержалась и вернулась домой.

Одной из причин возвращения было, скорее всего, то, что американское кино использовало, прежде всего, типаж Лоллобриджиды: нарисованное тонкой кистью и яркими красками лицо, точеная фигура с тонкой талией, осанка царственная. Но по тому же пути шли в основном и европейские режиссеры.

Внешность Джины сбивала с толку. Француз ЖанЛюк Годар признался: «Не дай мне Бог встретиться с такой красотой. Ее же невозможно организовать! Она заполняет собой все пространство и съедает режиссера вместе с его замыслом.

Лолло во время Московского международного кинофестиваля. Красная площадь. Июль 1973 года.

Катрин Денев еще удается пережить, но Джину! Нет, хорошо, что я с ней не связывался!» Итак: стихийную красоту невозмож­но организовать, и здесь, думается, не только в облике дело, и не только режиссеры пасовали. «В женщине мужчина ценит, прежде всего, покорность и смирение, - вздохнула как-то Лолло, - а этого я им не могла предложить».

Один из немногих мужчин, который принимал ее такой, какая она есть, - Энтони Куинн, тот самый, который сыграл грека Зорбу в одноименном фильме и Квазимодо в «Соборе Парижской Богоматери». Лоллобриджида, снимавшаяся в роли Эсмеральды, сама настояла на том, чтобы в картине ее партнером был Куинн, заявив, что без него сниматься не будет. Она оказалась совершенно права - лучшего Квазимодо и представить невозможно.

Во время съемок они под­ружились. Куинн признавался, что Джина - един­ственный человек, с которым он может говорить обо всем на свете, а это связывает посильнее общей посте­ли. Женат Куинн был несколько раз, родил тринад­цать детей, в браке и вне его, но вот с Джиной они свои жизни не связали. Почему, она не распространя­лась, в конец концов, может, не видела в этом смысла.

К тому же она уже была тогда замужем за человеком, по роду деятельности далеким от искусства, югослав­ским врачом Милко Скофичем, от которого Джина родила сына, тоже Милко. Но спустя несколько лет не очень радостного брака она рассталась с мужем ...

«Какая цель у человека, сделавшего актерство своей профессией? - сама себе задавала вопрос Джина. - Найти средство от одиночества. Многие пытаются сохранить красоту, я же никогда к этому не стремилась. А вот одиночества боялась с детства, хотя пово­да вроде не было.

Запертая на ключ дверь пугала меня больше самой страшной сказки. Я до сих пор не могу оставаться в комнате одна дольше пяти минут. Когда пришла поступать в актрисы, то читала басни и хорошо читала, поэтому была уверена, что мне прямая дорога на сцену. Меня приняли. И только спу­стя годы я поняла, что дело не в баснях: я бежала от одиночества».

Но в начале 70-х ее средство от одиночества - тот кинематограф, который вознес Джину на вершины всемирной славы, уже клонился к своему закату. Ведь кого играла Лоллобриджида? Женщину-мечту, которой мужчина, даже заманив ее в постель, не смог бы обладать целиком, потому что у этой женщины пре­жде всего - душа. И Аделина, и Эсмеральда - такая Психея, бабочка, и этот образ Лоллобриджида уму­дрялась сохранять даже в пышных голливудских лен­тах.

А когда кончилась эпоха романтического кино, целью которого было дать человеку надежду, ролей у Джины не стало. Ей было всего сорок с небольшим -расцвет и актерский, и женский тоже, тем более для нее, у которой тетя прославилась как самая старая жительница Италии (дожила до 113 лет!). И тогда она нашла занятие, которое позволило ей не зависеть от прихоти других людей и не себя демонстрировать, а самой взглянуть на мир: она встала по ту сторону камеры, только в ее случае - фотографической. Взяв ее, Лоллобриджида поехала по Италии.

Поначалу Джина не учла только одного: как она, которую не знали разве что грудные младенцы, будет запросто появляться в людных местах и направлять объектив на простых людей? Простые люди налетали за автографами и съемку срывали.

C сыном Милко. 1960-е годы.

Лоллобриджиде пришлось изменить внешность. «Лохматый парик в стиле "хиппи", - вспоминала она, - мятые джинсы и широкая блуза сделали меня достаточно неприметной». С помощью грима она изменяла черты лица. Актриса теперь играла новую роль - обычного челове­ка - весьма удававшуюся ей, и ничто не мешало Джине окунаться в стихию жизни и забывать себя ради выхваченного из потока времени чудесного мгновения.

Один раз, стараясь сделать интересный кадр, она чуть не вывалилась из небольшого частного самолета, в другой вздумала снимать на стадионе после футбольного матча, и толпа тифози чуть не рас­топтала ее.

Но в результате на свет появился альбом «Моя Италия», который издавали по всему миру, в том числе и в Советском Союзе. Впрочем, Джина снимала не только свою страну, но весь мир, и не толь­ко «улицу», но и людей известных, всегда соглашав­шихся ей позировать. Например, Юрия Гагарина, с которым попросила ее познакомить, Никиту Хруще­ва, Сальвадора Дали.

Вторым занятием для Лоллобриджиды стала скуль­птура - спустя много лет всплыли те уроки в римской академии. До художества как такового у нее долго не доходили руки по причине отсутствия свободного времени, теперь же его было достаточно. Заметьте, что ваяние - едва ли не самый сложный из всех видов изобразительного искусства: неумело написанную картину всегда можно причислить к тому или иному направлению, а дурно выполненные статуя или скульптурная композиция воспринимаются с недоу­мением даже человеком непосвященным.

Скульптору необходимо иметь пластическое и пространственное чутье, но первому Джину научило ее актерство, вто­рое же развивалось в ней, когда она подолгу смотрела в объектив на натуру. Вещи, которые ваяет и отлива­ет Лоллобриджида, напоминают увеличенные (и это увеличение они выдерживают, что важно) фарфоро­вые статуэтки, такими обычно украшают камины.

Перед тем, как сняться в фильме "Самая красивая женщина в мире", Джина брала уроки классического танца.

Джина не раз запечатлевала саму себя в образах своих героинь, и что-то подсказывает - не рисовки ради: она словно стремилась взглянуть на актрису Лоллобриджиду со стороны. Она вообще-то всегда это умела - не зацикливаться на собственной персо­не. Скучно это, господа.

Лолло в этом году исполнилось восемьдесят пять, она стройна и не напоминает согбенную старушку. Яркий макияж и такие же наряды ей по-прежнему идут, и, приходя на открытия кинофестивалей или собственных выставок, она надевает туфли на довольно высоких каблуках, которые, когда ее фото­графируют, выгодно подчеркивают крутое бедро, переходящее в не сильно изменившуюся талию, и так далее. Ее возлюбленный, испанец Хавьер Ригау Рафольс, моложе своей избранницы на такое количе­ство лет, которое удивляет общественность в любых других случаях, только не Джины.

Никакой показухи здесь нет, не зря она несколько лет назад отложила свадьбу со своим Хавьером из-за того, что о ней повсюду раструбили. Часто ее можно видеть и с вну­ком Димитрием, по-домашнему Митей, сыном Милко-младшего, сопровождающим бабушку в ее путешествиях и прогулках.

Лоллобриджида раздает автографы американским студентам. 1970-е годы

Но в основном жизнь Джины протекает на ее роскошной вилле в окрестно­стях Рима и в скульптурной мастерской, где она по-прежнему работает над своими гипсами и мрамо­рами. Работа у нее есть, любовь - тоже, глаз по-прежнему вспыхивает, на свой «уголок в вечно­сти» она вполне может надеяться, поэтому спешить Джине некуда, а до возраста тети-долгожительницы ей еще далеко. ©

Джина Лоллобриджида родилась 4 июля 1927 года в семье мастеров-мебельщиков. В 1950 году отправилась покорять Голливуд. Но довольно скоро отказалась подписывать контракт, по которому она должна была бы играть только те роли, которые выбирала для нее киностудия. Она вернулась на роди­ну, но там ей устроили бойкот: ее перестали снимать. Тогда вместе с мужем она приняла решение эмигрировать в Канаду... Из эми­грации она вернулась через несколько лет, заслужив у соотечественников прозвище Джина Национале.

В Америке газеты писали: «Джина Лоллобриджида - первая сексбомба Европы, а Мэрилин Монро - первая вамп Америки». Когда Мэрилин и Джина встретились, Монро сказала: «Меня называют американской Лоллобриджидой». Джина рассмеялась и ответила: «А меня -итальянской Мэрилин Монро».

Ее принципы: «Не карьера самое главное в нашей жизни... Истинное удовольствие можно получить только от своих поступков».

Итальянская Мэрилин Монро -так говорили о ней в 50-х. Сейчас ей 84 года. Но никаких скидок на возраст: подъем - в 6 утра, бутер­брод на завтрак, после чего она садится в свой «Фиат» и едет в при­город Рима, городок Пьетро-Санте - там у нее своя скульптур­ная мастерская. Последние два десятка лет Джина только тем и занимается, что ваяет - верну­лась к тому, о чем мечтала еще с юности.

«Я ведь изучала живо­пись и скульптуру, а актрисой стала по ошибке». Не поэтому ли она и ушла из кино в начале 70-х, когда ей было всего сорок с хвости­ком? Объясняет: «Кино 60-х годов было по-настоящему золотым веком итальянского кинематогра­фа.

Какие режиссеры снимали! Позже все так помельчало... К тому же в кино все зависит от продюсе­ра, режиссера, оператора. Любой из них может разрушить всю твою работу. В скульптуре никто мне не указывает. Есть только я и мои руки».

Одна из первых ее скульптурных работ была сделана еще в 57-м году - это портрет сына Милко из мрамора. Мрамор - камень мяг­кий, податливый, Джина - женщи­ны упрямая и темпераментная; в общем, черновую работу делали подмастерья, а лоск наводила она сама, то есть сама долбила киянкой по скарпели. Не мудрено, что пор­трет сына - до сих пор ее любимая скульптура.

В 2003 году она впервые выстави­ла свои работы - сначала в Москве, потом в Венеции и Париже. Перед этим десять лет каждый божий день осваивала все тонкости и пре­мудрости скульптурного ремесла, чтобы стать профи: лепила эскиз из пластилина, потом отдавала сле­пленное форматору, тот делал форму, из этого уже отливали гото­вую вещь из бронзы. Каждый этап она тщательно отслеживала.

Лолло на пике славы. 1954 год.

Джина любит, чтобы все сияло и сверкало, чтобы было много золо­та. Даже пятиметровая «Эсмеральда», очень похожая на саму Джину в этой роли, лоснится от золотого блеска. Есть за ней этот грешок -тяга к чрезмерности.

Она типа Церетели, но в юбке: делает китч, но не осознает этого, все на полном серьезе. В то время как европейская художественная культура отходит от иллюстративности, ее скульпту­ры совсем не нуждаются в помощи того, кто на них смотрит, тем самым превращают зрителя не в соучаст­ника, а в ленивого туриста. Конечно, можно вменить ей это в вину.

Но... «Человек старится, когда ему нечем заняться, - поняла она когда-то. -Я всегда при деле: леплю скульпту­ры, наверное, в этом и есть секрет молодости». И дело не в том, что тем самым она выглядит очень моложа­во для своих 84 лет. Важно, что это помогает ей жизнь продлить.

 Текст: Ирина Кравченко.